ЯЗЫЧЕСКАЯ БИБЛИЯ ПРОКЛА-1

 ПЕРЕВОД  ЛУКОМСКОГО

Прежде всех сущих, как и прежде самих богов, производящих эти сущие на свет, была проявлена единая, обособ­ленная и безучастная причина, неизреченная и не произносимая ни в какой речи, непознаваемая и не воспринимаемая любым знанием, породившая все из себя и неизреченно предшествующая всему, возвра­щающая его к себе и оказывающаяся наилучшей целью для него. Эту причину, подлинно и обособленно внеположную всему и единично проявляющую все генады божественного, а также роды сущего и выходы за свои пределы, Сократ в «Государстве» называет благом и на основании ее аналогии с Солнцем выявляет ее удивительное и непознаваемое превосходство над всем умопостигаемым.  Парменид именует эту причину единым и при помощи апофатических суждений описывает обособленное и неизреченное наличное бытие это­го единого, которое является причиной всего. В письме к Дионисию речь ведется с использованием иносказаний: вокруг этой причины располагается все; она воспевается как причина всего прекрасного. В «Филебе» Сократ прославляет эту причину как то, что проявило все, поскольку она оказывается причиной всякой божествен­ности, ибо своим бытием богами все боги обладают благодаря пер­вому богу.

                                КОММЕНТАРИЙ ОТ ЖИТНИКОВА

Таким образом выясняется, что этим Первоединым Богом, всё проявившим и продолжающим всё проявлять, является Энерго/материальное Всеединство Вселенной, которое разъединившись, выявило из себя генадо/буквенные принципы, которые послужили основой для формирования Корне/субстанциональных Атумо-монад, предтечь мыслеоформляющего словотворения, а через него и феноменов миропроявления, как тайны творения мира Богом.

                                                       ПРОКЛ

                                    ПЛАТОНОВСКАЯ ТЕОЛОГИЯ 

                                                     КНИГА I 

                        ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ ТЕОЛОГИИ ПЛАТОНА

                                          СОКРАЩЁННАЯ ВЕРСИЯ;

                   СОКРАЩЕНИЯ ПРОИЗВЕДЕНЫ А. ЖИТНИКОВЫМ 

                                                  ПРЕДИСЛОВИЕ 

  Я полагаю, о наилюбезнейший среди друзей моих Перикл, что вся философия Платона изначально воссияла благодаря благой воле лучших, которая делает скрытый в них ум и истину, возникшую вместе с сущим, очевидными для душ, пребывающих в становлении, разумеется, в той мере, в какой им позволено принять участие в столь сверхъестественных и великих благах. Позднее она достигла своего за­вершения и словно бы замкнулась в собственных пределах и потому осталась не понятой большинством утверждающих, что они философствуют и стремятся ревностно упражняться в охоте за сущим, потом вновь выступила на свет…  Мистагогия, соответствующая самому божественному, в чистоте располагающаяся на священном престоле и извечно сочетающаяся с самими богами, была открыта свыше для тех, кто порой в состоянии вкусить от нее, через одного человека; назвав его предводителем и иерофантом подлинных таинств, которые вершат покинувшие околоземные места Души, а также совершенных и непоколебимых зрелищ, в коих участвуют души, удостоившиеся подлинно счастливой и блаженной жизни… Столь величественно и неизреченно воссияв изначально благодаря ему, словно бы в священном храме, эта мистагогия прочно заняла свое место в недоступных для входа частях последнего, неведомая для большинства посещающих его. В предписанные периоды времени она, конечно же, отправляется подлинными жрецами, избравшими для себя жизнь, соответствующую этой мистагогии, так, как это для нее возможно, и все это место озаряется повсеместным сиянием божественных зрелищ.

Я бы, пожалуй, назвал экзегетами платонической эпоптейи, открывшими для нас проникнутые святостью толкования и обладающими природой, близкой нашему вождю, египтянина Плотина и его преемников Амелия и Порфирия, а в третий черед — их последователей Ямвлиха и Феодора, ставших, как мне кажется, для нас словно бы изваяни­ями, даже если позднее другие, следуя этому божественному хору, и привели свою мысль, посвященную учению Платона, в вакхический восторг. Восприняв от них наиисконнейший и наичистейший свет ис­тины, пребывающий незапятнанным в лоне души, наш идущий за богами вождь всего прекрасного и благого позволил нам, помимо всей остальной философии Платона, постигнуть и то неизреченное, что он почерпнул у своих предшественников, и тем самым сделаться его спут­никами на дорогах мистической истины, относящейся к богам.

Если бы мы вознамерились подобающим образом отблагодарить его за оказанное благодеяние, то нам не хватило бы всего имеющегося в нашем распоряжении времени. И, коль скоро необходимо не только самим воспринять от других выявленное ими благо платонической фи­лософии, но и оставить тем, кто будет жить позднее, описания тех блаженных зрелищ, зрителями каковых, как мы утверждаем, нам самим довелось сделаться, и по возможности ревностно распростра­нять учение нашего вождя, наисовершеннейшего среди всех, живущих в наше время, и достигшего вершин философии, нам, пожалуй, стоит воззвать к самим богам, чтобы они зажгли в наших душах свет самой истины и чтобы спутники и служители лучших направили наш ум и руководили им на пути к полной, божественной и высшей цели платонического учения… Любому, в ком есть хоть капелька здравого смысла, подобает начинать всякое свое дело с <молитвы> богам, и тем более тогда, когда речь идет о них самих. Ибо мыслить божественное в состоянии лишь… люди, направляемые богами, те, кому при всем многооб­разии мнений и при всей изменчивости, проявляющейся в словах, уда­стся сохранить особенное значение божественных имен…

                                              определение теологии 

 … Все те, кто когда-либо соприкасался с теологией, именуя богами первое по своей природе, утверждают, что теологическая наука занимается именно таким первым.

 … одни (материалисты), принимая во внимание лишь телесную ипостась бытия, а все роды бестелесного располагая по их сущности на втором месте, доказывают, что начала сущих телесны и что также телесна наша собственная способность их познания.

Другие же (идеалисты) ставят все тела в зависимость от бестелесного и располагают наипервейшее наличное бытие в душе и душевных силах и потому,… называют богами лучшие из душ, а теологией именуют ту науку, которая посвящена им и познает их…

Все (мудролюбы, познающие энерго/материальность Умного Бытия), кто говорит о происхождении множества душ от другого, более важного, начала и полагает ум вождем всего, утверждают, что вы­сшей целью является единение души с умом, считают, что умной вид жизни по своей ценности превосходит все остальные и, разумеется, отождествляют теологию с исследованием умной сущности.

… Называют богами самые первые и более всего самодовлеющие начала сущих вещей, а науку о них — теологией. И одно лишь боговдохновенное учение Платона, в котором отрицается возможность быть началом для всего телесного (потому что все делимое и протяженное по природе не в состоянии ни воспроиз­водить, ни сохранять себя, а, напротив, бытием и способностью к действию или претерпеванию обладает благодаря душе и ее движениям) и доказывается, что душевная сущность, зависящая от умной ипостаси,  является более почтенной, нежели тела (так как все движущееся во времени, даже если оно самодвижно, водительствует в большей мере, нежели движимое иным, но стоит ниже вечного движения), как было сказано, обосновывает то, что отцом и причиной как для тел, так и для душ является ум и что вокруг него существует и действует все, проводящее свою жизнь в обсуждениях и описаниях, а затем переходит другому началу, полностью обособленному от ума, более всего бестелесному и неизреченному, тому, благодаря которому всему суще­му, даже если бы ты имел в виду низшее, необходимо иметь ипостась.

… отнюдь не все по своей природе участвует в душе, но лишь то, что обладает в самом себе более или менее отчетливой жизнью, и не все в состоянии вкушать от ума и сущего, но только то, что проявлено в качестве эйдоса... Начало всего должно служить предметом участия для всех сущих, коль скоро оно не от­сутствует ни в одном из них…

Обнаружив с помощью богов это скрытое в недоступных для постижения глубинах первейшее начало всех вещей, которое предшествует даже уму, и выделив три соответствующие причины и монады, поту­сторонние телам,— я имею в виду душу, первейший ум и стоящее выше ума единство,— <Платон произвел от них, выступающих в каче­стве монад, собственные для них числа — единичное, умное и душевное (ибо всякая монада возглавляет однородное с ней множество) — и поставил в зависимость тела от душ, души — от умных эйдосов, а по­следние — от генад сущего; при этом все перечисленное он соотнес с единственной не допускающей участия в себе генадой (Первоединством Вселенной).

 … Дойдя до нее (до Энерго/материального Всеединства Вселенной), он (Платон) счел, что достиг верхнего предела созерцания всех вещей и что именно такова соответствующая богам истина, которая занимается рас­смотрением генад сущего и описанием их выходов за свои пределы и собственных признаков, а также того, как сочетаются с ними сущие и чины эйдосов, которые зависят от этих единичных ипостасей (то есть Букво/генад).

Теория же, обращающаяся к уму и его видам и родам, является второй после науки, занимающейся самими богами. Та же самая теория изучает те умопостигаемые виды, которые могут быть познаны душой в образном броске (то есть в абстрактно/материальных образах), а теологическая наука, поскольку она выше даже та­кого броска, стремится проводить различение неизреченных и невыразимых наличествований, а равным образом и их соотнесение с единой причиной (то есть со Вселенной)…

Душе присуще умное своеобразие (и чувственно/телесное восприятие тоже), способное постигать умные виды и свойственные им различия, высший же чин ума, как гласят <оракулы>, его цвет и наличное бытие, соприкасается с генадами сущих, а при их посредстве — с самим сокровенным единством всех божественных генад… Род богов  нельзя постигнуть ни при посредстве чувственного восприятия, поскольку он  обособлен от всех тел, ни при помощи мнения и размышления, так как последние делимы и занимаются разнообразными предметами, ни мышлением вместе с рассуждением, ибо им соответствует знание о подлинных сущих, наличное же бытие богов словно бы парит над сущими вещами и обладает собственной определенностью в единстве их всех… Подобное познается подобным: чувственно воспринимаемое, естественно, ощущением, представляемое — мнением, рассудочное — рассуждением, а умопостигаемое — умом; стало быть, единичное также познается единым, а неизреченное — неизреченным… В ходе наисвященнейших таинств мисты на первом шаге встречаются с многообразными и многоформенными богами, пекущимися о становлении, пройдя же неуклонно такое посвящение и найдя себе защиту в виде обрядов, они достигают в чистоте самого божественного сияния и, словно нагие, как могли бы сказать <оракулы>, принимают участие в божественном. Точно так же,… душа, в ходе умозрительного рассмотрения всего исследуя то, что ниже ее самой, изучает  всего лишь тени и призраки сущих, обращаясь же к себе, она раскрывает собственные сущность и логосы. (Логословесы, Логословие).

И сперва она замечает только саму себя, а затем, идя вглубь в собственном знании, обнаруживает в себе также и ум, и чины сущих; достигнув же своего сокровенного нутра и некой недоступной для входа своей части, она, смежив очи (в медитации), начинает созерцать там род богов и генады сущего… В нас есть все — но так, как это свойственно душе,— и потому нам по природе положено познавать все, пробуждая заключенные в нас силы и образы всего,... в спокойствии своих способностей возвышаться к божественному, двигаться вокруг него, вечно собирать совокупное душевное множество в подобающее единство и, отбросив все то, что следует за единым, обосновываться подле него и соприкасаться с неизреченным и потусторонним всем сущим… Душе положено совершать свое восхождение до тех пор, пока она не достигнет самого начала сущих. Оказавшись же там и обозрев тамошнее место, она двинется оттуда вниз, пронизывая сущее и разворачивая его во множество видов; исследовав мо­нады и числа, она умным образом познает то, как именно отдельные вещи зависят от собственных генад, и будет считать, что обладает наи­совершеннейшим знанием о божественном, поскольку узрела однород­ность выходов богов за свои пределы в виде сущих и различие сущих вокруг богов.

…В «Софисте» <Платон>, словно бы ведя диалектическое состязание по проблемам сущего и обособленной от сущих ипостаси единого, высказывает недоумение по поводу мнений древних мужей и показывает, каким образом все сущие зависят от собственной причины и первого сущего, а чувственно воспринимаемое участвует в обособленной генаде всего; рассматриваемое им единое есть единое, обладающее свой­ствами, а не единое-само-по-себе: оно является словно бы ослабленным  единым, или объединенным, а не собственно единым… В «Пармениде», в первых гипотезах, он диалектически описывает выходы сущего за пределы единого и превосходство послед­него, …при посредстве наисовершеннейшего деления, применяемого в данном методе.

 … <Платон> в «Горгии» рассказывает миф — кото­рый является не просто мифом, но истиной,— о трех демиургах и о демиургическом жребии среди них и когда в «Пире» он говорит о единстве Эрота, а в «Протагоре» —об устроении жизней смертных благодаря (языческим) богам, он тем самым символически зашифровывает истину, относящуюся к божественному, и в рамках прозаического описания делает собственную цель понятной наиболее близким из своих слушателей…

… Платон допускает не всякую драматургию мифологических сюжетов, а лишь ту, которая несет на себе следы красоты и блага  и находится в гармонии с божественной ипостасью… изначален такой способ мифологизирования, при котором пред­положения о божественном высказываются аллегорически и истина словно бы окутывается множеством покровов, а природа предстает в виде изображений. Такая мифология ставит в соответствие с умопостигаемым чувственно воспринимаемые образы, с нематериальным — материальные, а с истинным — призрачные и обладающие ложным бы­тием. В то время как древние поэты считали должным строить неиз­реченные божественные теологии скорее как трагедии и потому говорили о скитаниях и распрях среди богов, о войнах и терзаниях, о гра­бежах и прелюбодеяниях и о многих других похожих символах скрытой истины божественного, Платон, отвергая подобный способ мифологи­зирования, говорит, что его никоим образом не следует применять при  воспитании <молодежи>, и призывает к тому, чтобы речи о богах, имеющие форму мифов, создавали их образ, в большей мере заслужи­вающий доверия в смысле истинности,— а именно философский. Такие речи должны представлять божественное как причину всех благ, но не какого бы то ни было зла, как непричастное никакой изменчивости и  всегда сохраняющее свой чин непоколебимым, как предвосхищающее в себе источник истины и не служащее для другого причиной ни для какой лжи; именно о теологии такого типа говорил в «Государстве» Сократ… Все мифы Платона, защищая истину неизреченного, не требуют для себя внешнего нестройного обоснования изначального знания о богах, которое непередаваемо и неложно и сущест­вует в нас от природы,— напротив, речь в них идет о таком изобра­жении космического состояния, при котором богам соответствует зримая красота, та же, которая еще более божественна, заключена в самих невидимых жизнях и силах богов.

… Во-первых, <Платон> мифы о божественных пред­метах с их кажущейся противоестественностью, нелогичностью и нестройностью привел к порядку, определенности и к сочетанию следов красоты и блага именно таким способом.

 Во-вторых, существенно то его требование, которое он выдвигает в «Федре», когда обосновывает необходимость того, чтобы не смешивать посвященную богам мифологию с рассуждениями о природе,— не соотносить такую мифологию ни с чем привходящим и не подменять тем самым теологию физической теорией… Божественное само по себе обособлено от всеобщей природы и потому рассуждения о богах, разумеется, следует полностью освободить от влияния любых физических учений… «Трудов у благого мужа много,— говорит <Платон>,— а удачи — не слишком», если он делает своей целью изыскать в ми­фологических аллегориях изображения физических свойств, например, при помощи мудрости отождествить химеру, Горгону и каждое подобное существо с физическими тварями… В предании о том, как играющую Орифию сбросило со скал порывом северного ветра, в мифологической форме представлено похи­щение ее, смертной, Бореем, полюбившим ее;… соответствующие богам мифологемы должны всегда содер­жать в себе тайные смыслы, более священные, нежели явные… Если какие-нибудь люди будет давать нам физические тол­кования мифов Платона и соотносить высказанные в них гипотезы со здешними вещами, то мы скажем, что они полностью отклонились от самого философского мышления и что экзегетами  преданий и заключенной в них истины являются лишь те, кто отыскивает в них следы божественной, нематериальной и обособленной ипостаси и, созерцая ее, занимается анализом и синтезом мифов, которые соответствуют нашему изначальному знанию о божественном.

… Во всех диалогах Платона путеводной нитью является божественная истина и во всех них — в одних скрытно, а в других явно — заложено семя умозрительных представлений о наипервейшей философии (философии мудрости языка и буквогенных Богов, формирующих язык Богов и Людей)…

Если же нам необходимо поставить на первое место те диалоги из всей их совокупности, в которых по преимуществу представлено (атумо)мисти­ческое учение о богах, то я не преминул бы выделить такие: «Федон»  и «Федр», «Пир» и «Филеб», а рядом с ними поставить следующие: «Софист», «Политик», «Кратил» и «Тимей»… Всем этим диалогам…, случилось быть наполненными совокупным боговдохновенным знанием Платона.

 На втором месте вслед за перечисленным я,… расположил бы мифы из «Горгия»  и «Протагора», а также те рассуждения в «Законах», которые посвящены промыслу богов, и все те, которые повествуют нам о Мойрах, об их матери или о круговращении Всего в десятой книге «Государства» … а на третьем месте поместил бы все те суждения из «Писем», которые можно отнести к знанию о богах… Именно здесь сказано о трех царях, а также приведено очень много других божественных догматов, достойных включения в теорию Платона.

  … Рассматривая перечисленные диалоги, необходимо исследовать описанные в каждом из них устроения богов и из «Филеба» почерпнуть учение о едином-благе, о двух первых началах и о появляю­щейся вслед за ними триаде…; из «Тимея» следует взять теорию умопостигаемого, боговдохновенное учение о демиургической монаде и наиболее полную истину о внутрикосмических богах; из «Федра» — сведения обо всех умопостигаемо-умных родах и о чинах свободных богов, которые сверху непосредственно примыкают к небесным сферам; из «Политика» — о небесной демиургии, о двух кругооборотах Всего и об их умных причинах; из «Софиста» — обо всем подлунном становлении и о своеобразии владеющих им по жребию богов… Множество священных умозрительных представлений об отдельных богах мы сможем обнаружить в «Пире», «Кратиле» и «Федоне». В каждом из этих диалогов большего или меньшего внимания удостаиваются божественные имена, на основании которых тем, кто искушен в божественных предметах, при помощи обыкновенной логики легко уловить собственные признаки соответствующих богов.

Необходимо также указать на созвучие каждого из догматов началам учения Платона и мистическим преданиям теологов… Вся эллинская теология является потомком орфической мистагогии. Первым научился божественным оргиям у Аглаофема Пифагор; позднее Платон почерпнул совершенное знание о них из пифагорейских и орфических книг… Возводя в «Филебе» теорию двух видов начал к пифагорейцам, он называет их живущими вместе с богами и подлинно блаженными… Пифагореец Филолай записал для нас множество удивительных мыслей о богах и воспел свойственный им выход за свои пределы в виде сущих и их тайное творчество. В «Тимее», излагая учение о подлунных богах и о порядке их следования, <Платон> ссылается на мнения теологов и именует их детьми богов, представляет истину о богах как отече­скую и в заключение сообщает об устроениях, возникающих благодаря всеобщему, в связи с описанным теологами выходом за свои пределы умных царей и подлунных богов… В «Кратиле» <Платон ссы­лается на Гомера, Гесиода и Орфея как на свидетелей порядка божественных устроений, а в «Горгии» — на Гомера, описываю­щего триадическую ипостась демиургических <монад>… Он повсюду ведет свои рассуждения о богах, словно бы следуя началам, принадлежащим теологам, лишая трагическое искусство права на созидание мифов и полагая наипервейшие гипотезы общими для них.

• ... Несовершенное должно иметь для своего возникновения первую причину, каковой является совершенное. Например, «Тимей» будет учить нас теории умопостигаемых родов, «Федр» же — представлять первые умные устроения, сообщая об их порядке… Вы можете на основании сказанного в „Тимее" изучать общую теорию природы, а в „Государстве" или „Законах" — прекраснейшие догматы, описывающие нравы, которые будут вполне соответствовать единому образу философии… Не имея в своих руках одного лишь сочинения Платона о первой философии, которую можно было бы назвать вершиной всей его теории, вы отсечете самих себя от совершен­нейшего знания о сущем, если, конечно, не пожелаете с излишней простодушностью приукрасить свои рассуждения мифологическими из­мышлениями, не обращая внимания на то, что их анализ вполне естест­вен только в тех случаях, когда в Платоновых диалогах о них сообщается эпизодически, например в „Протагоре" — с целью изучения политики и ее аподиктического рассмотрения, в „Государстве" — ради исследования справедливости, а в „Горгии" — имея в виду изучение душевного здоровья…  Платон имеет в виду отнюдь не сами <мифологемы>, а некие основополагающие цели, когда связывает мифологию, скажем, с исследованием этических догма­тов, с тем чтобы мы в ходе своих словесных битв не просто упражняли умное начало души, но чтобы божественное в ней, совершенное вследствие своего родства с мистическим, также достигало знания о сущем.

… Тимей высказывает ту вполне справедливую мысль, что в своем описании божественных родов и рождения среди них последующего от предшествующего необходимо следовать за сочинителями мифов, словно за детьми богов, хотя бы они даже и не пользовались доказательствами… Подобный вид говорения является отнюдь не аподиктическим, но боговдохновенным; он был изобретен древними вовсе не с целью при­нуждения, а ради убедительности; потому он и опирается не на пустое научение, а на изыскание по следам свойств, соответствующих дейст­вительным предметам… В «Филебе" <Платон> говорит о беспредельном и о пределе ради рассмотрения наслаждения и жизни, согласной с умом, ибо речь здесь,… идет о родах, иных иным, причем ясно, какие являются какими. В „Тимее" же догматы, касающиеся умопостигаемых богов, изучаются в целях задуманного исследования природы, причем, разумеется, потому, что изображения всегда необходимо познавать на основании парадигм, и нематериальные парадигмы соответствуют матери­льным предметам, умопостигаемые — чувственно воспринимаемым, а обособленные — природным видам… В „Федре" <Платон> воспевает сверхнебесное место и поднебесную глубину, как и все, подпадающее под этот род, ради изучения любовного безумия, пути при­поминания для душ и путешествия из нашего мира в горний… Важнейшей целью всегда является физика или политика, умозрительные же представления о богах привлекаются ради изыскания  названного или его тщательного изучения…

… Платон в своих рассуждениях о богах всегда следует древним откровениям и самой природе действительных предметов и порой с целью рассмотрения причины подлежащих исследованию вещей восходит к началам догматов и оттуда, словно со сторожевой башни, созерцает природу этих вещей, а порой теологическое знание является его непосредственной целью… В «Федре» его рассуждение по­священо умопостигаемой красоте и участию в прекрасном, пронизывающем благодаря горнему все вещи, а в «Пире» оно касается положения Эрота.

… «„Парменид" — это тот диа­лог, который вы требуете и изложенные в котором мистические умо­зрительные представления вы сможете себе только вообразить… Все божественные роды в нем происходят в определенном порядке от наипервейшей причины и выказывают взаимную связь меж­ду собой. И высшие чины из них, родственные единому и перводействующие, удостоились единичного, простого и таинственного вида наличного бытия; низшие, будучи раздробленными, множественны и по числу превосходят стоящие над ними, а по силе уступают им; промежуточные же, в согласии с самим своим смыслом, являются более сложными, чем присутствующие для них, но более простыми, нежели их порождения… Здесь в должной мере представлены все аксиомы теологической науки и показаны все последовательно возни­кающие устроения божественного; здесь, словно в гимне, воспевается возникновение богов и того, что хоть в каком-то отношении существует, от неизреченной и непознаваемой причины всего.

 … „Парменид" возжег для  почитателей Платона целостный и совершенный свет теологической науки, и вслед за ним все выше­ перечисленные диалоги получили по жребию части божественной  мистагогии; все они, так сказать, причастились боговдохновенной мудрости и пробудили наши естественные мысли по поводу божественного.

И целостное их множество необходимо связывать с названными диа­логами Платона, те же в свой черед — с единой и совершенной теорией, представленной в „Пармениде"… Если мы будем придерживаться именно такого мнения,.. мы приведем несовер­шенное  в соприкосновение с совершенным и части — с целыми, а также соотнесем рассуждения с теми действительными предметами, которые служат для них образцами и экзегетами которых они являются, как говорит у Платона Тимей».

… Соответствующую Платонову теорию мы отнесем на счет од­ного «Парменида», точно так же как всю науку о природе заключает в себе «Тимей», что признается всеми — даже теми, кто менее всего способен к пониманию…  

… Друзья идей, утверждают, что первая гипотеза относится к первому богу, а вторая — ко второму и ко всей умной природе, что же касается третьей, то ей соответствует последующее — либо лучшие роды, либо души, либо что-то еще… Они придают особый смысл первым трем гипотезам и придерживаются того мнения, что ни выделять, ни специально рассматривать множества богов, роды умопости­гаемо-умного, так же как и все те, которые предшествуют космосу и располагаются в нем, не стоит; действительно, хотя во второй гипотезе в числе прочего речь идет и об умном сущем, сама природа ума остается единой, простой и нерасторжимой…

… Парменид предлагает применять в рассуждениях диалектический метод и, после того как будет разобран один пример, точно так же использовать его и для каждой из сущих вещей (это касается, скажем, тождественности, инаковости, подобия, неподобия, движения и покоя и т. д.); он заповедал своим ученикам исследовать природу каждого сущего именно таким путем и при этом назвал его великим состязанием , сказал, что для него, человека столь преклонных лет, он нелегок, и уподобил себя Ивикову коню. Он представляет все доказательства того, что будет вести из­ложение данного метода в связи с действительными предметами, а не как пустого и выражающегося только в словах… Разве не посвящено оно сущему-самому-по-себе, так же как и (первосущностно/классовой) генаде всех сущих, которую он имеет в виду скрытно от боль­шинства, поскольку предписывает сводить множества сущих к единому и нерасторжимому единству? Значит, если таково единое сущее, которому он посвятил также свою поэму, а оно есть либо <...> высшее, которое стоит во всех отношениях выше слов, произносимых при вы­сказывании своего мне